я зажгла свет во всём доме, расстелила на полу простыню, сняла шёлковый халат цвета морских водорослей и становлюсь в самый центр простыни.
в моей правой руке маленький, но очень острый ножичек для фруктов.
первый надрез делается легко и ложится ровной полоской под грудью.
боль пустяковая.
затем я провожу лезвием поперёк первого надреза и раскрываю сердечную полость, как инжир.
заглядываю внутрь.
вот оно.
крошечное, жалкое, но абсолютно настоящее.
я слышу пение и слабые мольбы. слышу, но не прислушиваюсь.
я отключаю слух и отсекаю тягучие вены.
обжигающая, иссушающая боль.
я протыкаю ткань, защищающую моё маленькое сердце, дрожащей рукой режу собственную плоть.
каждый надрез глубиной- с листок бумаги и шириной с тихий океан.
мне хочется кричать, пока я рыщу в своей крови, мне хочется смеяться, когда я сжимаю в руке кусок своего тела.
а потом я покидаю квадрат белого хлопка и вышвыриваю всё ещё дёргающееся сердце в окно, где его тут же подхватывает выведенный на прогулку пекинес, заглатывая целиком.
собака немедленно утрачивает злобность и отвратительную привычку пискляво лаять, а на следующий день изумляет хозяев дружелюбной игрой с их ребёнком.
он так же утрачивает врождённый оскал и, соответственно, титул Мордоворота в собачьих соревнованиях